Итак легкое корабельное орудие четвертого калибра производства фирмы «Огневая техника Мавана». Выходная мощность тахионного импульса – 26—28 каких-то непонятных единиц, дальнобойность – 0,41-0,43 световых года, темп стрельбы – 20 импульсов в минуту, практическая скорострельность – 10—12 импульсов в минуту.

Пушка-«шестерка» той же фирмы, относится к артиллерии среднего калибра. Мощность – 55—60, дальнобойность – 0,6-0,7 светогода, темп стрельбы – 10—12, практическая скорострельность – 5-6.

Перелистывая текст, он попытался уяснить поражающие факторы. Формулы выглядели жутковато, к тому же местную математику Кузьма Петрович пока не освоил, поэтому приходилось читать между интегралами.

Вроде бы получалось, что пучку бледных тахионов перед выстрелом задается дистанция, на которой импульс должен аннигилировать все атомы. Радиус поражения примерно равнялся калибру орудия, помноженному на три километра. Однако, столкнувшись с любым конденсированным телом, импульс все равно приступал к аннигиляции, даже если заданная дальность не достигнута.

Если же вовсе не задавать дистанцию разрыва, тахионы будут мчаться через пустоту, постепенно рассеиваясь и одновременно замедляясь и теряя мощность. Возле дульного среза орудий среднего калибра импульс имел скорость порядка 100 узлов, на рубеже практической дальнобойности – 70…

– Господин Кузам Шесто? – раздался рядом женский голос.

Именно такие фамилия и имя были записаны в его ратульских документах. Подняв взгляд, Шестоперов увидел приятную гуманоидную девицу крепкого телосложения в брючном костюме. Рядом с ней стояли другие таренийцы и таренийки. Лица их показались знакомыми – кажется, вся компания обитала в той же общаге, куда временно поселили землянина.

– На пикник пришли? – сообразил Шестоперов с виноватой улыбкой. – А я, стало быть, мешаю… Ладно, поищу себе другое место.

– Нет, дедушка, не мешаете. – Девица засмеялась. – Просто прилетел шикарный офицер-долок, который ищет вас и попросил посмотреть на берегу – нет ли нового жильца.

Она достала маленький видеотелефон – вроде земного мобильника – и, набрав номер, сказала:

– Господин фрегат-капитан, мы нашли его. Возле берега – на холмах напротив третьего корпуса.

Из трубки послышалось:

– Пусть ждет. Я сейчас прилечу.

«Ну вот, наконец кому-то понадобился», – обрадовался Кузьма Петрович.

Между тем компания гуманоидов, раздевшись, весело бросилась в холодную воду озера. Насколько можно было разобрать невооруженным глазом, анатомически таренийцы ничем от землян не отличались. Шестоперов с интересом разглядывал женские тела, скупо прикрытые купальниками. Кажется, сыворотка Мирана начала действовать, потому что несколько предыдущих десятилетий обнаженные прелести вызывали в стариковских извилинах только раздражение.

Раскрашенная пятнами камуфляжа армейская машина подлетела почти бесшумно. Когда громадина опустилась днищем на траву в двадцати метрах от Шестоперова, сидевший за рулем долок не стал открывать дверцу, но легко перемахнул через бортик. Ящер был в повседневном мундире с незнакомой эмблемой на петлицах – скрещенные меч и топор.

Небрежно козырнув, абориген представился:

– Фрегат-капитан Зензилап Гаффай, командир первого отдельного батальона десантных сил.

– Пенсионер Кузам Шесто, – хмыкнул Кузьма Петрович. – Вы не родственник…

– Висад Гаффай, эскадренный адмирал в отставке, мой отец, – кивнул Зензилап и оскалился. – Старик ушел с военной службы, а мы со старшим брательником продолжаем семейную традицию. У нас в роду не меньше пяти поколений военных.

– И у меня отец с дедом в армии служили, – сообщил по-стариковски словоохотливый землянин. – И младший сын ту же дорожку выбрал. Десантником стал, как и вы.

– Наша порода! – Долок захохотал, но быстро стал серьезным и перешел к делу: – Господин командор в отставке, рад сообщить, что первые экземпляры оружия вашего образца прошли заводской контроль и доставлены на стрелковый полигон. Моей части поручено провести огневые испытания. Не желаете присутствовать?

– Охотно, – обрадовался Шестоперов. – Когда и где?

Гаффай-младший показал на машину и помог старику подняться но высоченным – под размер долоков изготовленным – ступенькам. Пристегнув землянина ремнями, фрегат-капитан потыкал пальцем сенсоры, после чего машина плавно оторвалась от Ратула и полетела над степью. Встречный поток приятно обдувал лицо.

На второй минуте любознательный полковник осведомился, какие задачи решает часть Зензилапа.

– Мой батальон называется диверсионно-карательным – войска Кардив, – объяснил долок. – Нас бросают в бой первыми – готовить плацдарм для пехоты.

«Вроде нашего спецназа», – понял Шестоперов и задал следующий вопрос:

– А ваш брат?

– Мафтинд уже командор. До последнего времени командовал бригадой фрегатов, а теперь получил тяжелый крейсер, который вот-вот вступит в строй. Наверное, брат скоро адмиральские погоны получит.

Еще Зензилап поведал, что регулярные вооруженные силы Ратула составляют около ста тысяч стволов, но в случае надобности армия быстро вырастет до миллиона бойцов. В мирное время планета-крепость содержала десять дивизий, укомплектованных долоками, гуманоидами и фитаклидами. Солдаты других рас плохо подходили для ратного дела, а потому служили во вспомогательных частях.

– Войны часто случаются? – спросил Шестоперов.

– Бывают конфликты. – Долок пренебрежительно фыркнул. – В прошлом году опять вспыхнуло восстание на Захру. Там много сторонников Тинборда, так они подняли люмпенов против режима, который старается не портить отношения с Ратулом. Мятежники пытались разгромить наше представительство, убили нескольких долоков и ремедов. Туда кинули мой батальон и два пехотных полка, но тут уже захрумская армия вздумала сопротивляться.

– Знакомое дело, – заметил землянин. – Этнический конфликт.

– Неправильно, – свирепо возразил Зензилап. – Погромщиками управляла тинборская резидентура.

– Тоже знакомо. – Шестоперов вздохнул. – Небось, требовали свободы, независимости и суверенитета.

Они вдоволь позлословили насчет сепаратистов, которые врут, будто добиваются независимости для своих народов. А на самом деле хотят всего лишь избавиться от мощной центральной власти, потому как без Центра сподручнее грабить соплеменников. Вот и начинаются дикие вопли: дескать, долой империю, даешь суверенитет… Словно от суверенитета сыт будешь или гражданских прав прибавится.

Дома, на Земле, Шестоперов много раз видел и слышал – и по телевизору, и собственными глазами – как в разных городах и республиках собираются шумные толпы, требующие пресловутого суверенитета. Говорливые ораторы складно рассказывали, какая сладкая демократическая житуха начнется, коли избавиться от засилья чужаков и жить собственным умишком… Нередко Центр давал слабину, и сепаратистам удавалось оторвать свой курятник от державного хозяйства, но обманутые народы не получали ни свободы, ни демократии, ни сытой жизни. Как правило, сепаратисты устанавливали жестокий полицейский режим, без конца развлекали публику, устраивая суды над политическими противниками, а потом убегали за бугор, прихватив чемоданы с валютой.

– Именно так и бывает, – согласился Зензилап. – Только выродки с Захру далеко не ушли. Их прямо там и повесили, перед президентским дворцом.

– Поделом, – удовлетворенно заметил Кузьма Петрович. – Я, сынок, вот чего думаю. Они кричат, будто суверенитет и демократия – самое важное на свете. А на самом-то деле самое важное – чтобы народу хорошо жилось.

– Мой отец го же самое говорит. Поэтому он и его команда, когда создавали на Ратуле новое государство, выбрали особый строй. Военная демократия – слышали о таком?

– Хороший строй… – Шестоперов ухмыльнулся.

Ему все сильнее нравился Ратул. Чувствовалось, что здесь правят толковые политики, отмерившие согражданам точную порцию прав и обязанностей. Не анархия, не диктатура, но самое то, что нужно. Множество народов, населявших крепостную планету, жили, не забывая главных понятий – Патриотизм и Дружба.